Нас встречают образы из другого измерения, немного дразнящие своей яркостью и иррациональной абстрактностью — культовая серия масштабных надувных объектов Ивана Горшкова, ярких, странных и завораживающих. Они заставляют работать воображение, закопанное под слоями урбанистической логики.
Эти формы нависают, извиваются, врастая в пространство выставки как фантастические существа. Художник создает коллажи из обрывков реальности, подражая "глюкам" нейросети (хотя ведь это она подражает художникам) — и из них получаются объекты, в которых нет единой точки считывания — зритель блуждает между ассоциациями: городом, телом, программным кодом, пузырями, мечтами. Они апеллируют к тому, что вытеснено в подсознание современного человека — способность удивляться, видеть нелогичное, чувствовать, а не только распознавать. Это не просто инсталляция, а архитектура невозможного, манифест того, как город, технологии и фантазия могут сплавляться в новую форму бытия.

Огромные стальные птицы заключают в себе образы свободы и надежды. Эта инсталляция родилась после благотворительной фотосессии с семьёй, воспитывающей ребёнка с неизлечимым заболеванием.
На земле проступает очертание птицы в полёте. Хотя она лишена возможности взмыть в воздух, её форма отражает небо, становясь символом устремления вверх.
Художница намеренно создает конфликт — движение без отрыва, полёт, происходящий на поверхности. Эти птицы «парят» по земле, подобно людям, которые не могут физически подняться ввысь, но продолжают стремиться, мечтать, мыслить свободно.
Отражения облаков и окружающего мира скользят по металлу, перенося ощущение высоты, мечты и лёгкости в земную плоскость. Небо оказывается рядом, как внутреннее пространство надежды.

Инсталляция представляет собой гибридную мини-версию персональной выставки Кати Исаевой в галерее MYTH «Политика рая», где с двух сторон представлены фрагменты «рая земного и рая небесного», обнесенные занавесом. На выставке художница предлагала альтернативное путешествие по Божественной комедии Данте, эксперимент по деконструкции, внимательное всматривание в то, что не принято оспаривать, обсуждать, вопрошать в силу своего статуса.

Земной рай или Эдем у Данте, который находится на вершине горы Чистилища представлен сканограммами «Невозможного сада», где деревья одновременно цветут и плодоносят.

Небесный рай, который в Божественной комедии начинается с Луны, неоном «Море желания» — отменным топонимом моря на обратной стороне Луны. Занавес — это увеличенный фрагмент картины Лукаса Кранаха «Аполлон и Диана». Кранах дружил с Мартином Лютером, автором идей по реформированию церкви, которые создали больше пространства для жизни светской и вообще жизни отдельного человека в системе религиозных и государственных иерархий XVI века.

Предоставлено галереей MYTH

Проект «Зебры очень красивые» — серия тропических автопортретов художника в разных временных состояниях — артикулирует механизм формирования художественной идентичности через эстетический дефицит и невозможность совпадения с образом тропической фантазии. Автопортрет перестаёт быть актом закрепления, превращаясь в процессуальную форму наблюдения за собой, а идентичность художника рассматривается как множественная, подвижная форма, недоступная для фиксации. Проект погружает зрителя в рассуждения о природе паттерна, красоте и неповторимости каждой "фиксации времени" и передаёт наивную попытку автора выйти за пределы своей базовой телесности.

В «музейных» витринах возникают фрагменты, будто бы извлеченные не из мастерской, а из-под земли, напоминающие ископаемые, но не из прошлого, а из того природного мира, что был вытеснен бетоном и стеклом.
Среди обломков змеевика — керамика, похожая на окаменелости живых организмов: то ли кораллы, то ли раковины, то ли грибницы. Поверхности дышат, прорастают, трескаются — будто бы продолжают расти в условиях невозможной среды. Эти формы несут в себе память природы, заключённую в оболочку искусства, и намекают на возможность возвращения — не в прошлое, а в иное, постурбанистическое будущее.

Основными темами художницы являются свобода и ограничения, время и цикличность жизни, а также переосмысление научных данных и экспериментов. Элина находит красоту в эстетике простых форм, её керамика часто мимикрирует под органику. Визуальное вдохновение ей приносит городская среда. Разнообразие материалов урбанистических элементов и их сочетание для неё главный источник идей в колористике и композиции.

Этот проект художница описала так: "66 миллионов лет назад на землю упал 10-ти километровый метеорит, истребив большую часть живых организмов. За всю историю планеты глобальные вымирания случались много раз. Старый биоценоз разрушался, давая возможность распространиться новым видам, и не только от импактных событий. Вытеснение одним видом других приносит подобные последствия для окружающей среды, как и глобальные катастрофы. И запускаются процессы видового доминирования. Хороший пример подобных взаимодействий — розовокольчатые попугаи в Лондоне. Крупнейший игрок на поле освоения новых территорий во времена географических открытий завёз на Британские острова красивых птичек на потеху домочадцам скучающей городской буржуазии. А те в свою очередь выпускали попугаев на волю, что привело к появлению целой популяции и скрещиванию видов. Сейчас то и дело в лондонских парках можно встретить паракитов с необычным окрасом: переливающимися синтетическими цветами".

«Горящий фонтан» — это скульптура, выполненная из металла, которую в безопасных условиях можно поджигать. Этот контраст между стихиями и материалами подчеркивает напряжение между праздником и опасностью, легкостью и тяжестью. Металл, как правило, ассоциируется с чем-то тяжёлым, прочным, а здесь становится источником динамики и движения воды.
Автор долго искал собственный язык в сфере создания экспериментальных объектов, исследуя способы взаимодействия формы и пространства. Так он разработал свою уникальную технику — гидроформинг: метод «надувания» металлических форм. Эта технология позволяет художнику управлять около 85–90% конечного результата, оставляя 10–15% форме — на волю физических законов и случайных деформаций. Именно в этих непредсказуемых изгибах и изломах рождается живое, органическое.
В этой скульптуре привычный образ веселья и беспечности обретает монументальный, почти ритуальный характер, становится воплощением конфликта между контролем и случайностью, холодным металлом и живым потоком, между лёгкостью и тяжестью, игрой и тревогой, контролем и хаосом. Знакомый элемент городской среды обретает новый смысл, превращаясь в символ противоречивой, но неотъемлемой природы современного человека.

«Сад Забвения» — это пространство, где прошлое уступает место новому, а тени памяти растворяются в идеалах забвения. В XIX веке британские сады, выросшие на старинных кладбищах, стали символом борьбы с эпидемиями и вторичными захоронениями. Первым изтаких мест стало Монт-Оубурнское кладбище, открытое в 1831 году, ставшее вратами в мир неизведанного.

"Сады — это мы сами, отражение мира, в котором живем или стремимся быть. Каждый из нас носит в себе сад детства, сад первого поцелуя, сад последней любви, сад забвения. Но и наши сады природы подвержены времени: зимой они спят, весной пробуждаются, летом радуют глаз многогранностью красок. В этих садах бродят наши души. И если сад будет вырублен или сгорит, он станет лишь призраком того, что когда-то было».

Работа сделана в мастерских Центра художественного производства «Своды» Дома культуры «ГЭС-2»

Автор переосмысляет привычный образ клумбы — декоративного городского объекта, символа локального уюта и попытки облагородить окружающую среду. Но среди земли и цветов в этой скульптуре — фотоколлажи, собранные из фрагментов цифровой реальности: личные снимки, скриншоты, обрывки переписок, фрагменты интерфейсов. Всё это вплетено в форму, напоминающую общественное озеленение, но обнажающую совершенно иную почву — эмоциональную, хаотичную, уязвимую.
Скульптура работает как парадоксальная "клумба памяти" — она не украшает, а выращивает переживания, архивы личных реакций и историй, которые обычно теряются в цифровом шуме. Элементы композиции не статичны: зритель может обойти, вчитаться, узнать себя или почувствовать чужую интимность как свою. Это не просто визуальная конструкция, а форма общественного переживания, собранного из визуальных следов, которые мы оставляем ежедневно, почти не замечая.
Так Самолёт продолжает исследовать визуальный язык цифрового поколения — языка, в котором фотография уже не отделяется от текста, а личное всегда одновременно публично. Его клумба становится не местом отдыха, а точкой концентрации: визуальным архивом о стремлении сохранить что-то важное, пусть даже разрозненное, мимолётное, неудобное.

Из коллекции Фонда поддержки современного искусства «СФЕРА»

Кристина Сидорова представляет сюрреалистическую интерпретацию распускающихся цветов будущего, превращающихся в биоморфные формы и мутирующих. Художница выявляет законы природной симметрии и создает новых существ по ним.

На экранах расцветают диджитал-цветы – гибриды, мутанты, отголоски реальных форм. Они будто помнят природу, но уже искажены светом пикселей и алгоритмами. Это не растения, а симулякры воспоминаний о них – живые только внутри интерфейса, выращенные из кода, и при этом завораживающие своей цифровой чувственностью.

Музыка: Илья Сидоров

Абстрактные пейзажи Юлии Староверовой стремятся выразить сложные и глубокие аспекты человеческой памяти и ее трансформаций. В написанных крупными мазками и линиями эмоциональных картинах формы и цвета играют ключевую роль, позволяя зрителю погрузиться в мир ассоциаций и переживаний.
От приглушенных, пастельных тонов до насыщенных и контрастных оттенков, краски переходят друг в друга, создавая ощущение движения и текучести времени. Мазки энергичны и экспрессивны, как всплески воспоминаний. Линии работ как плавные и извилистые, так и резкие и прямые: они символизируют пути, которыми воспоминания проходят через сознание, их пересечения и взаимодействия.
В таких пейзажах формы становятся фрагментарными и неопределенными, что символизирует фрагментацию памяти и ее способность трансформироваться. Различные геометрические формы перекрываются и сливаются, создавая ощущение непрерывного изменения. Перспектива местами искажается, отражая субъективное восприятие времени и пространства в памяти. Работы художницы позволяют зрителю находить собственные интерпретации, “узнавая” знакомые места, и заново переживать собственные воспоминания и эмоции, создавая глубокую и личную связь с произведением искусства.
В массивном формате, паря над атриумом, живописные элементы превращаются в настоящие паруса, уносящие в поток воспоминаний.

В ярких, почти инопланетных флористических композициях, расположившихся по всему ВЭБ Центру, органическое и синтетическое соединяются в новом, неожиданном балансе. Натуральные растения соседствуют с искусственными, но граница между ними намеренно размыта: природа и имитация обмениваются формами, цветами и фактурами, создавая ощущение мира, который выходит за пределы привычной ботаники.
Эти композиции — не просто украшение, а манифест: о возможности жизни, красоты и роста даже там, где всё кажется искусственным, жёстким, технологичным. Они становятся оазисами в городской среде — вспышками цвета, дыханием живого в потоке урбанистического однообразия. Яркость, почти кислотная насыщенность, экзотические формы и неожиданные материалы делают композиции похожими на растения с другой планеты, фрагменты будущего или сна. Они апеллируют не столько к естественности, сколько к чувству утопии — мечты о природе, адаптированной под новые условия существования. Это не эскапизм, а предложение новой экологии — где жизнь не противостоит городу, а врастает в него, адаптируется, трансформируется, вступает в симбиоз с искусственным.

Это портрет самого редкого и необычного из лемуров, которого называют Ай-Ай. Его точное название, как говорят, неизвестно — местные, возможно, его и знают, но никому не рассказывают. Этот лемур относится к семейству руконожек и считается одним из немногих представителей, доживших до наших дней. С Ай-Аем у мальгашей (жителей Мадагаскара) связаны не самые приятные легенды. В их культуре он что-то вроде гибрида дьявола и чёрной кошки — приносит несчастья, смерть, неудачи. Такая репутация возникла, возможно, из-за особенностей Мадагаскара: на острове почти не было крупных хищников, и когда туда приплыли первые переселенцы, им не с кем было бороться. Но человеку нужно противопоставление — доброе и злое начало. И раз уж не было внешнего врага, этим «злом» стал Ай-Ай.

На самом деле, Ай-Ай — совершенно безобидное существо, ведущее ночной образ жизни. Возможно, из-за этого он выглядит немного пугающе, странновато, как чучундра. Но вообще, все ночные животные выглядят необычно. Ай-Ай питается кокосами, личинками, насекомыми — и всё. Он не представляет никакой угрозы, но, к сожалению, сегодня находится на грани вымирания.
Предоставлено галереей ART&BRUT

Изображен малагасийский обряд, который называется фамадихана. По сути, это праздник мёртвых. На холсте изображён сам процесс: тело в белом саване выносят на поверхность, «на свет божий», чтобы родственники и друзья могли провести с ним несколько дней — рассказать о своей жизни, поделиться новостями, быть рядом. С этим ритуалом связаны мифы и легенды, например, о переселении душ: считается, что человек, который прожил достойную, благородную жизнь и не делал зла, после смерти может переселиться в тело лемура. Это своего рода высшая форма перерождения — перед тем, как душа попадёт на небеса.

Эта работа, как и вся серия, несёт в себе влияние Руссо и Фриды Кало — через символизм, мистицизм, и, конечно, джунгли. Заросли в работах — это не просто фон, а образ леса как пространства тайны и испытаний. Эти густые ветки, листья, деревья словно занавес, сквозь который зритель всматривается, чтобы понять, что происходит внутри.
Предоставлено галереей ART&BRUT

Холст посвящён теме колониальной истории — а именно французской колонизации Мадагаскара. Это портрет европейца, снова скрытого в зарослях. Листва не даёт разглядеть фигуру, а само изображение напоминает старую, выцветшую со временем фотографию: лицо и черты человека постепенно стираются, исчезают. Вдохновением для этой работы стало наблюдение за тем, как чуждая земле культура пытается проникнуть, приспособить под себя природу, людей, пространство. Но в итоге всё возвращается к своему: природа берёт своё, чужаки исчезают, а лес — остаётся.

Также на создание повлияли местные сказания, страшилки, легенды о призраках в лесах — о заблудившихся, утопленниках, затерянных душах. Эти мифы особенно живо воспринимаются в местах, где архаичное, мифологическое мышление до сих пор очень сильно. Когда сам оказываешься в тропическом лесу или пустыне, подобные образы возникают в голове сами собой. И важно об этом не забывать.
Предоставлено галереей ART&BRUT